Что ожидать от нового единого учебника истории, учитывая, что рабочую группу по его созданию будет курировать помощник президента Владимир Мединский? В чем вообще задача школьного курса истории и как менялись отношения учителей с государством? Стоит ли включать в школьный курс события современности и к чему может привести идеологическая нагрузка этого предмета в деле воспитания молодежи?..
Об этом ЯРНОВОСТИ поговорили с бывшим учителем истории, преподававшим ее в школе автору текста, почетным работником общего образования Российский Федерации, журналистом и радиоведущим Алексеем Кузнецовым.
— Как вы считаете, насколько от преподавания истории в школе зависят будущие взгляды людей?
— В не очень большой степени, потому что сейчас такое время, что учителя чем дальше, тем больше перестают быть для школьников единственным или главным источником информации. Это касается не только истории, а в принципе количества источников, из которых современный человек получает знания. Их число кратно увеличилось по сравнению с ситуацией 40 лет назад. Учитель истории является основным источником информации для людей малоразвитых, для тех, кто ничего не читает за пределами школьной программы. А для людей, которые хоть как-то занимаются саморазвитием, учитель — лишь один из источников. Да, если учитель яркий, он произведет на ребенка впечатление и будет более значимым источником, а если он просто бубнит себе что-то под нос, то не будет таковым вовсе.
— На какие этапы можно условно разделить преподавание истории в России в плане отношений преподавателей с государством в последние лет сорок?
— Этапы четко прослеживаются. Был советский этап условно до 1986 года, то есть до ранней перестройки. Это — этап полной зависимости от государства, индоктринации учителей. Их собирали постоянно на районные совещания, проводили установочные семинары, издавали методическую литературу, так как было понимание, что история — это предмет идеологический. Более того — для преподавания истории в старших классах, где уже начиналась история партии, было желательно, чтобы учитель был партийным. Знаю примеры, когда люди не хотели с этим связываться, и им приходилось «мигрировать» в средние классы, преподавать историю Средних веков и древнерусскую историю. Это не было формально нигде прописано, но так было.
Если учитель истории был партийным человеком, а еще и мужчиной, кадровые службы обращали на него внимание, и он имел лучшие шансы, чтобы стать со временем директором. Обратите внимание, что среди известных директоров школ 70-80-х немало учителей истории: это и Евгений Александрович Ямбург, и Леонид Исидорович Мильграм, и Владимир Федорович Овчинников. Не думаю, что это просто совпадение.
Потом началась перестройка и бурные дебаты, когда учителя истории оказались на перекрестке общественных интересов, так как дети тоже начали дискутировать. Так в среде учителей истории началось расслоение: были учителя, которые готовы были сказать что-то за пределами параграфов учебника, а были те, кто не мог это сделать.
Потом настали 90-е годы, период разброда и шатания. Многие учителя истории не любят этот период не только потому, что это было вообще трудное время и в школе почти ничего не платили, но и потому что дети начали с ними спорить: «Вот вы говорите, что в СССР было хорошо, а как же вот такая статистика?». Учителя не были готовы к тому, что с ними стали говорить на равных, им фактически бросали вызов: «Отстаивайте свои взгляды перед учениками». Многие историки болезненно переживали этот период, немало народу уволилось. А потом начался процесс ужимания дискуссии. Этот процесс не могу уже разделить на четкие этапы, он носил ползучий характер. Государство пробовало разные подходы, возникали дискуссии, который выходили за пределы узкопрофессиональной среды. Например, не реализовалась идея внедрить единый учебник истории авторства Александра Филиппова, хотя была создана рабочая группа, в которую вошли авторы, которые во главе с ним написали огромное количество разных учебников истории по ХХ веку.
Один из его соавторов, Александр Данилов, кажется, поучаствовал во всех издававшихся учебниках истории и был знаменит тем, что его учебники, написанные в разное время, давали взаимоисключающие точки зрения (тут можно прочесть подробно об этом). Он тогда честно говорит, что «мы пытались объяснить логику действий власти в ХХ веке». Задача вроде бы уместная… Но они пытались не только объяснить логику, но и показать, что логика была правильной, и с этим учебником было связано рождение мема «Товарищ Сталин — эффективный менеджер». Этой фразы не было в учебнике, так отреагировала одна девочка-одиннадцатиклассница, прочитав его. Все уже были уверены, что будут внедрять этот учебник, но вдруг произошел пшик. Оказалось, что по нему невозможно работать, что он не вписывается в методические требования под школьную программу, часы и так далее. Авторы не заморачивались этим, их задача была сделать учебник, который понравится начальству, но вдруг оказалось, что инструмент не подходит к задаче. Он был написан сложным языком, там было много статистики — а современный школьник не в состоянии осваивать такие тексты.
После этого были неоднократно шаги вперед, шаги назад, эту тему вбрасывали, чтобы посмотреть на реакцию. Было всегда некоторое количество учителей, которые говорили: «Дайте нам единый учебник», были учителя, которые говорили: «Вы нарушаете закон, в котором сказано, что учитель свободен в выборе материалов». На последний аргумент у сторонников единого учебника всегда был простой ответ, мол, учебник не обязан быть единственным источником для учителя. Но все же понимают, что фактически это создание непреложной инструкции, как преподавать историю.
— Как вы считаете, почему руководство нашего государства так интересуется именно историей?
— Я слышал слухи, что во время ковидного карантина власть имущие переобщались друг с другом на эту тему, говорят, что у них давно к этому повышенный интерес. Владимир Путин не скрывает, что ему важно, что про него будет написано в учебниках истории. Представьте себе, как интересно посмотреть на собственные похороны при жизни: кто что напишет, кто придет.
Учебник истории — это такой репортаж, который он захотел прочитать при жизни, что о нем напишут потом. Кроме того, на протяжении полутора десятилетий были попытки — часто довольно вялые! — найти некую национальную идею, но она все не находилась. Теперь она нашлась, и это простая, суконная идея: мы богоизбранный народ, нам все завидуют и пытаются нас, простодушных, коварно захватить. И любые действия, не освященные этой национальной идеей, превращаются в злонамеренные, ошибочные.
— Может ли чрезмерное увлечение историей привести к опасным последствиям?
— Для личности — безусловно, есть огромное количество примеров, когда люди начинали с невинного чтения «Майн Кампф», а потом доходили до убийств. Исторические факультеты переполнены фриковатыми молодыми людьми. Это не сексизм, но девушек такой тип безумия чаще обходит стороной, они в этом смысле гораздо разумнее. А вот среди парней типичный студент 3 курса исторического факультета педвуза — это человек, помешанный на какой-то идее, рунах, масонском заговоре, коммунизме. Но, с другой стороны, помешаться можно на чем угодно, не только на истории.
— Когда я училась в 90-е, для нас школьная история заканчивалась на Брежневе, то есть примерно на периоде за 15-20 лет до настоящего времени. Почему так делалось?
— Это был мой личный волюнтаризм закончить преподавание истории вам Брежневым, так как, на мой взгляд, далее начиналась современность, и этим должен был заниматься уже другой предмет, например, обществознание.
Вообще говоря, в школьных программах история всегда заканчивалась недавними событиями. То, что мы с вами не прошли Ельцина, — это мое решение, а не позиция государства. Тогда не было единого государственного экзамена, и я предложил: те из вас, кто будет сдавать историю для поступления в вуз, приходите ко мне, пожалуйста, после уроков на дополнительные установочные лекции, я вам додам материал по современности, а остальным я не буду морочить голову. Я знаю немало учителей истории, которые поступали примерно так же, так как это уже была отчасти не история, и уже невозможно было бы удержаться от личных комментариев. Преподавать историю времени, где ты жил, — это сложная задача, потому что современник — не независимый оценщик, все зависит о того, как сложилась его собственная жизнь. Невозможно рассказывать об этом, не делясь личными воспоминаниями.
— Нам, в основном, преподавали историю России. Например, в программе почти не было истории Китая и Японии, а об Африке читали уже только те, кому во взрослом возрасте было интересно. Насколько это верно?
— С одной стороны, это, конечно, неправильно. С другой стороны, у истории, как и у литературы, есть проблемы, что нельзя объять необъятное. Учителя литературы тоже можно спросить: почему мы проходим Блока, но не Леонида Андреева? Но, кстати, есть вполне приличные школьные учебники зарубежной истории, и именно с них начался первый скандал по поводу учебников с участием именно президента Путина. Был такой учебник Александра Александровича Кредера по новейшей истории зарубежных стран, в котором действительно было мало сказано про Сталинградскую битву. Но это был учебник по зарубежной истории, задача которого была рассказать о других театрах военных действий.
Но есть и другой принципиальный вопрос: чего мы хотим от предмета школьной истории? Если мы хотим, чтобы он рассказал историю человечества, наверное, надо говорить и о Китае, и о Японии, но мне кажется, что задача школьного курса истории — не столько изучить факты и события, сколько научить человека работать с таким типом информации, как историческая. Да, надо давать общие сведения, но нет ответа, до какой степени подробными они должны быть. Задача школьного образования — научить человека учиться, помочь сориентироваться, понять, что ему самому интересно, дать профориентацию.
Что касается работы с исторической информацией, то это задача, которая сводится пусть к примитивному, но источниковедению, чтобы человек, например, понял, что не надо людям XVIII века вкладывать в головы представления начала XXI века. Глупо, например, называть Пушкина сексистом, потому что во времена Пушкина такая проблема вообще не ставилась. Это базовый принцип историзма: оценивать произошедшее с позиций того времени, и вот эту мысль хорошо бы доносить до школьников в рамках курса истории.
— Теперь о теме Великой Отечественной. Я помню, что однажды мы весь урок обсуждали, так был ли вариант сдать Ленинград? Насколько детям нужна дискуссия вокруг того, что нам, взрослым, уже кажется очевидным?
— Такая дискуссия невозможна, потому что с легкой руки Владимира Мединского на государственном уровне возобладала точка зрения, что есть темы, кощунственные для обсуждения. Вспомните его слова: «Кто отрицает подвиг панфиловцев — те мрази конченые». Невозможно провести такой урок или вообще нешаблонный разговор о Великой Отечественной войне, потому что он выведет на вопросы, однозначного ответа на которые нет у профессиональных историков: вопросы о начале войны, можно ли было выиграть меньшей ценой, были ли просчеты у политического руководства, почему на оккупированных территориях расцветал коллаборационизм и другие. Вопросов много, но история Великой Отечественной войны стала у нас священным писанием, и сама их постановка будет приравнена к кощунству.
— Мы читаем истории, как ученики донесли на учительницу в Пензе, а в Москве — учитель на ученика. Насколько это развито и насколько дети и учителя сейчас боятся друг друга?
— У меня нет обратной связи с коллегами по этому вопросу. Я общаюсь с несколькими людьми, которые работают в моей последней школе, они стараются держать нормальный уровень, доносы там еще не в ходу. Но, судя по тому, что я сам читаю в новостях, я думаю, что учителя и ученики должны быть во взаимном легком напряжении. Да, пока нет всероссийского Павлика Морозова и пока нет официальной позиции по этому вопросу. Но не удивлюсь, если произойдет какой-то случай, который сделают хрестоматийным: пионер разоблачит учителя-скрытого пособника укронацистов, например.
— Что Вы думаете о Владимире Мединском как об историке?
— Он не историк, о нем бесполезно думать как об историке. Всей своей деятельностью он подчеркивает, что он пропагандист. Его позиция — в истории есть наши и не наши интересы, идет их война, и то, что он будет курировать создание нового единого учебника, это символично.
— Кстати, а что думаете о громкой истории с доской Маннергейму (в 2016 году при участии Мединского Российское военно-историческое общество открыло в Санкт-Петербурге памятную доску финскому маршалу Карлу Густаву Маннергейму, царскому генералу, бежавшему после революции в Финляндию, под руководством которого финская армия впоследствии участвовала в блокаде Ленинграда; открытие доски спровоцировало в городе протесты, в итоге доску демонтировали)?
— У меня нет объяснения, что это было. Это было похоже на какой-то сбой системы, было бы интересно покопаться, откуда это взялось. Возможно, в окружении Мединского оказались любители белогвардейщины, которые вспомнили, что Маннергейм был царским генералом. Это просто был какой-то ляп, который Мединский, конечно, осознал и сделал выводы.
— Какие исторические отрезки вызывают сейчас наибольшие споры у школьников?
— Любые, потому что если школьник заряжен на спор с учителем, он хочет спорить здесь и сейчас, а не ждать, пока придет определенный отрезок истории в школьной программе. Для подростка хотеть спорить — это нормально, история для него просто более удобный полигон, чем математика.
— Как вы думаете, с нынешним стремлением привить школьникам православие, самодержавие, народность, консервативные ценности и идеологически верный взгляд на историю, не вырастет ли поколение атеистов?
— Я не знаю, что мы получим. Есть расхожая фраза, не знаю ее автора, что педагогика — это занятие с отложенным результатом. Советская школа свою идеологическую задачу не выполнила. Я закончил школу в 1985 году и учился по учебникам, в которых все было представлено однозначно, и партия шла к победе. Является ли мое поколение поголовно верным советским идеалам? Нет. Люди вспоминают СССР с ностальгией, но не по партсобраниям, не по ленинским зачетам и трудовым вахтам к 26 съезду КПСС, а по тому, как носили до дома портфели девочкам. Идеологические задачи советской школы были провалены, и тут будет то же самое.
Жизнь людей все же определяет не школа, а то, что происходит с ними потом. У вас в жизни уже произошло много разного, что определило состояние ваших умов на сегодняшний день. Вопрос в том, научила ли школа ваше поколение самостоятельным выводам, критическому мышлению. Если мы ответим, что да, научила — хотя бы тех, кто хотел этому научиться — значит, школа выполнила свою задачу.
Комментарии: